О Михаиле Гаспарове ''Свеча горела''
Это полный текст моего оригинала, который вышел в газете "МН" изменённым и укороченным. Вероятно, редакционная правка была вынужденной из-за отсутствия места на полосе. Но исчезло нечто существенное.Ю н н а М о р и ц
СВЕЧА ГОРЕЛА
Михаил Гаспаров сделал для европеизации российского общества больше, чем все высокомерно-деспотические манифестации "западников".
"Однажды я говорил студентам, как от изобретения второй рукояти на круглом щите родилась пешая фаланга, а от неё греческая демократия; а от изобретения стремени - тяжеловооружённая конница и от неё феодализм. Я получил записку: "И вам не стыдно предлагать такие примитивно марксистские объяснения?" Я сказал, что это домыслы как раз буржуазных учёных, марксисты же, хоть и клялись материальной культурой и средствами производства, представляли их себе очень смутно. Кажется, мне поверили".
Выдающийся русский филолог мирового значения, он полагал, что как специалист не имеет права на восторг, на нравится-не нравится, но "как человек - конечно, имею: нужно только твёрдо знать, от чьего лица ты сейчас говоришь".
Безусловно, зная цену своим талантам и трудам, он писал и говорил о себе невероятные вещи, которые, казалось бы, могли угробить, чью угодно репутацию, только не его, абсолютного европейца: "обезъянничал", упаковывал чужое в свои комментарии, чего-то достиг "обходными маневрами" и даже через "материалистически чёрный ход", "помогало прямолинейное мышление - от природы и от советской школы", "я умею писать стихи, но писать мне было не о чем, поэтому я тоже стал переводчиком"... Читать это следует в той системе ценностей, в которой Овидий признаёт себя "кругом виноватым", не зная, за что именно (и никто не знает этого до сих пор!), а Вергилий берёт целые куски у Гомера, признаваясь: "Ведь легче украсть у Геркулеса палицу, чем у Гомера стих".
Изумительно артистичный, мудрый, лучистый, мучительно заикающийся, крылатый и парусный, изощрённо ехидный, с тончайшим чувством юмора, трепетный и застенчивый, иногда восхитительный хулиган, всегда радостно полный невероятных знаний и энциклопедических подвохов, самоирония постоянна, ноль тщеславия, необычайная скромность при дерзости творческой мысли (теперь говорят "креативной"), - вот этот Гаспаров в книге очерков "Об античной поэзии" не упускает тактически-сладостную возможность себя уязвить (кто бы ещё это мог в эпоху истерических самореклам?): "Мне говорили, что все поэты получаются у меня похожими друг на друга: каждый - как ученик исторической школы, в поте лица одолевающий встающие перед ним задачи по поэтике. Наверное, это правда", - пишет он прямо в предисловии, ничуть не страшась оттолкнуть своего Читателя.
Уроки Гаспарова не только в высочайшем уровне его 300 научных работ и неисчислимо прекрасных переводов, среди которых "Жизнь двенадцати цезарей" Светония, - они также и в этом блистательно артистичном юморе: "потом иногда с удивлением приходилось слышать: "Какие у вас оригинальные мысли!" Вероятно, они появлялись сами собой от переупаковки чужого".
Этот же юмор блещет в его письмах, открытках и надписях: "Дорогая Юнна Петровна, эта книжка писана 16 лет назад; когда она, наконец, вышла, я хотел её Вам послать, но не решился: легкомысленна. Но после того, как мне её похвалили разные неожиданные люди, решаюсь: вдруг что-нибудь да будет интересно? С днём рождения! Ваш М.Г."
Об этой же книге вот что он пишет в "Записках и выписках": "Я написал детскую книжку "Занимательная Греция"... Книжка прождала издания четырнадцать лет. Я думаю, что это самое полезное, что я сделал по части античности".
Книга, в которой Гаспаров "переложил всю греческую историю в анекдоты" (не путать с историей в анекдотах эстрадных юмористов!), стала бестселлером, и должна издаваться она постоянно, а не по случаю... Эта книга, безо всякого "духовного насилия", без ломки мозгов, весело и легко вводит читателя (от 10 до 100 лет) в европейский контекст, начисто лишённый утопических представлений о западе.
Книга "Записи и выписки" поражает своей цельностью и беспощадной откровенностью, хотя создана из фрагментов различных жанров. И кто бы ещё сотворил такое произведение, как не античник, который в 10-м классе точно знал, что уйдёт в "большое время" античности, чтобы не "задыхаться в малом"?
Читать Гаспарова - чистая радость, он прозрачен и прост, но не настолько, чтобы угасла свеча вопроса: "А так ли это?.." И весь Гаспаров немыслим без этого лучезарного скептицизма.
"Узкий специалист" в области классической филологии и теории стиха, он столь широк, зорок и откровенен в понимании-непонимании всемирной культурной истории, столь близок её ритмичной ткани, повторяемости её действительностей и недействительностей, столь изысканно прост и тонок в своём послании (невероятно разнообразных трудов), что истинное значение и масштаб этой филологии - действительность высочайшей культуры и поэтической мысли, действительность человеческого таланта и достоинства в постоянно меняющемся мире, вечно полном угроз, жестокостей и недействительностей. И, наконец, действительность волн благодарной любви современников. На этих волнах работают четыре времени: прошлое, настоящее, будущее и вечное. И я поймала на этих волнах такой вот листочек:
Стихотворение М. Л. Гаспарова*
Я не пишу стихов: может быть, десяток за всю взрослую жизнь. Это - отход от филологического производства: тогда я переводил Светония. Я забыл о нем и вспомнил только, когда мой товарищ С. С. Аверинцев, народный депутат, сказал мне, что оно кажется ему сейчас еще жизненнее, чем тогда.
М. Г.
КАЛИГУЛА
Пришел веселый месяц май,
Над нами правит цезарь Гай,
А мы, любуясь Гаем,
Тиберия ругаем.
На площадях доносы жгут,
А тюрьмы пусты, тюрьмы ждут,
А воздух в Риме свежий,
А люди в Риме те же.
Недавней кровью красен рот
От императорских щедрот:
Попировали - хватит!
Покойники заплатят.
Кто первый умер - грех на том
А мы - последними умрем,
И в Риме не боятся
Последними смеяться.
Красавчик Гай, спеши, спеши:
Четыре года - для души,
А там - другому править,
А нам - другого славить.
* Alma mater: Студенческая газета. Тарту. 1990. № 2.
Для меня Гаспаров не умер, а всего лишь развоплотился.
"Не нужно бороться за правду, достаточно говорить правду".
В прозрачных, струистых, светом пронизанных волнах "вечного времени" вижу прекрасное живое лицо с улыбкой лучезарного скептика. И улыбаюсь ему - с облегченьем, поскольку более он не страдает от здешней боли.
Но всеми глазами своими солёными в данный миг плохо вижу то, что о нём пишу.
Ю н н а М о р и ц
