Оптика

Сообщение о том, что ночь была темной и дождли-
вой, считается образцом дурновкусия в англоязычной
литературе. Но была эта ночь такова.
В жизни много раздражизни. За героями идут маро-
деры, которые побеждают, берут власть и с хохотом наз-
начают героев идиотами века. Такая берлогика. Конкурс
на лучшую мужскую грудь. Победителей не судят.
Мучитель сидит в мучительской и побежденным ставит
мучительские оценки за мучительские задания. Особо
старательным выпишут чек на отрезанное ухо Ван Гога
и вручат «Самоучитель икры на гитаре».
Часы бутикают под гдеревом сексаул, на котором
растут трусы. Подсказки народов мира. Русские народ-
ные подсказки. Подсказки тысячи и одной ночи. Одна из
них непременно будет дождливой и темной. Подсказки
темной, дождливой ночи. Такой вот новый жанр напол-
нолунился и свалился с луны на землю.
Где?.. В гдействительности. В гдетской книжке
у Пришвина «собачка что-то причуяла» (желательно ста-
вить кавычки и не тырить, не тырить…). А когда собач-
ка причует, надо или сидеть столбиком, впадая в статуй-
ство, или бежать во все стороны, или юркнуть в подзем-
ство (международное название — андеграунд).
Душили пожар всю ночь. А ночь была темней и дож-
дливей, чем ожидалось. «Иракцев — больше, чем ожида-
лось», — говорит Евроньюс. А сколько их ожидалось?..
И где?.. Гдевочка говорит: обагдадились, обелградились,
обафганились, обиранились. Где словечки ее растут? На
гдереве гдетства. Писать надо бы с большой буквы, как
делают немцы. На Гдереве Гдетства у Гдеда-Мороза.
— О чем эти цветы? — она спрашивает.
— Колдун никого не кушает. Он исчезает их.
Через малую длительность вдруг возникла гдействи-
тельность исчезновений. Исчезли: горчичник плоский,
международное право, общедоступность трески, обяза-
тельное среднее школьное образование, самокат на под-
шипниках, репертуарный театр, расплата за пытки,
варежки на тесемках. Завелись нагломаны, наглофилы
и наглофобы. Нагломания стала витамином успеха.
Потусторонним вход воспрещен.
Потусторонних всячески обзывают, колошматят
железом, ногами, режут бутылками с выбитым дном.
Потусторонних оказалось вдруг больше, чем ожидалось.
Потусторонние стали бомжами и выглядят потусторон-
не, потусторонне питаясь на потусторонних помойках.
Возле больниц они замерзают потусторонне. Потусто-
ронним вход воспрещен.
Когда кислородное голодание, — часто зевают. Герои
зевают часто. Миф, легенда и анекдот — их почетное
место, пенсии вместо. Пьют они ерунду из отчайника
и жуют сообща, каждый свою, переживательную резин-
ку. А ночь — темней и дождливей, чем ожидалось.
Страшно схватить паралич, инсульт, инфаркт, диабет,
простатит, гангрену, Альцгеймера, Паркинсона и про-
чие крабы. У всех героев бессонница, древнегреческий
хор и вестник — шпион древнегрецких богов.
Но бывает и проще того. Слезы текут, в глазах —
горячий песок, в затылке хрустят и булькают шейные
позвонки. Потусторонний герой идет к нагломанскому
аппарату, и оттуда выскакивает такое высокое внутри-
глазное давление, что зрительный нерв отдает концы,
и свет вырубается.
Занавес. Зрение само по себе замечательное, а света
нет никакого, и ни хрена не видно.
— Ты будешь видеть то, чего никто!.. — сказал ора-
кул. — Надо было раньше, гад героический, раньше
вести здоровый образ жизни, пасти овец, пахать и сеять,
сыры варить, пушнину ловить, а не сидеть в одной и той
же вредной позе, над писаниной голову склоня, мешая
клеткам правильно питаться.
— Оракул, сжалься, дай мне капель, снизь давленье
в глазках!
— Отстань! Я не аптека. Ваши капли ведут народ к хи-
рургам в глазорезку. А страх подъемлет ваш иммунитет.
Страх слепоты тебе откроет нечто. Ты слеп сейчас и был
слепым всегда. Одну стекляшку дам тебе на пробу…
Оракул дает герою стеклышко от пивной бутылки.
Герой залезает, как в Гдетстве, на Гдерево и видит в сте-
клышко свой образ жизни, ужасный, смешной, убий-
ственный. За героями идут мародеры и с хохотом назна-
чают героев идиотами века.
Он выплевывает переживательную резинку. Его
более ничто не волнует, кроме счастья все это видеть
своими глазами. Он идет в дорогую оптику к оптимисту
и заказывает себе очки из того самого стеклышка, что
дал оракул на пробу. Оптимист выбирает оправу и делит
стекляшку надвое. Стеклышко от оракула — вещь растя-
жимая, цвет меняется в зависимости от света, видно
и вблизь, и вдаль, и по ту, и по эту сторону вопроса.
Очень дорого. Торг невозможен. Это ведь не именная
(газовая!) плита на площади звезд.
Это звездочки счастья — видеть своими глазами
чудесные ужасы и ужасные чудеса собственной жизни.
— Ну как тебе? — спрашивает герой, выходя из оптики.
— Ночь была темная и дождливая, — отвечает ора-
кул, делая вид, что они незнакомы и всякий ответ без-
размерен.